ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ребенок с зеркалом
После этого Заратустра опять возвратился в горы, в уединение своей
пещеры, и избегал людей, ожидая, подобно сеятелю, посеявшему свое семя.
Но душа его была полна нетерпения и тоски по тем, кого он любил: ибо
еще многое он имел дать им. А это особенно трудно: из любви сжимать
отверстую руку и, как дарящий, хранить стыдливость.
Так проходили у одинокого месяцы и годы; но мудрость его росла и причиняла
ему страдание своей полнотою.
Но в одно утро проснулся он еще задолго до зари, долго припоминал что-то,
сидя на своем ложе, и наконец заговорил в своем сердце:
"Что же так напугало меня во сне, что я проснулся? Разве не ребенок
подходил ко мне, несший зеркало?
"О Заратустра, -- сказал мне ребенок, -- посмотри на себя в зеркале!"
Посмотрев в зеркало, я вскрикнул, и сердце мое содрогнулось: ибо не
себя увидел я в нем, а рожу дьявола и язвительную усмешку его.
Поистине, слишком хорошо понимаю я знамение снов и предостережение их:
мое учение в опасности, сорная трава хочет называться пшеницею!
Мои враги стали сильны и исказили образ моего учения, так что мои возлюбленные
должны стыдиться даров, что дал я им.
Утеряны для меня мои друзья; настал мой час искать утерянных мною!"
С этими словами Заратустра вскочил с ложа, но не как испуганный, ищущий
воздуха, а скорее как пророк и песнопевец, на которого снизошел дух.
С удивлением смотрели на него его орел и его змея: ибо, подобно утренней
заре, грядущее счастье легло на лицо его.
Что же случилось со мной, звери мои? -- сказал Заратустра.
-- Разве я не преобразился? Разве не пришло ко мне блаженство, как бурный
вихрь?
Безумно мое счастье, и, безумное, будет оно говорить; слишком оно еще
юно -- будьте же снисходительны к нему!
Я ранен своим счастьем, все страдающие должны быть моими врачами!
К моим друзьям могу я вновь спуститься, а также к моим врагам! Заратустра
вновь может говорить, и дарить, и расточать свою любовь любимым.
Моя нетерпеливая любовь изливается через край в бурных потоках, бежит
с высот в долины, на восток и на запад. С молчаливых гор и грозовых
туч страдания с шумом спускается моя душа в долины.
Слишком долго тосковал я и смотрел вдаль. Слишком долго принадлежал
я одиночеству -- так разучился я молчанию.
Я всецело сделался устами и шумом ручья, ниспадающего с высоких скал;
вниз, в долины, хочу я низринуть мою речь.
И пусть низринется поток моей любви туда, где нет пути!
Как не найти потоку в конце концов дороги к морю!
Правда, есть озеро во мне, отшельническое, себе довлеющее; но поток
моей любви мчит его с собою вниз -- к морю!
Новыми путями иду я, новая речь приходит ко мне; устал я, подобно всем
созидающим, от старых щелкающих языков. Не хочет мой дух больше ходить
на истоптанных подошвах.
Слишком медленно течет для меня всякая речь -- в твою колесницу я прыгаю,
буря! И даже тебя я хочу хлестать своей злобою!
Как крик и как ликование, хочу я мчаться по дальним морям, пока не найду
я блаженных островов, где замешкались мои друзья,И мои враги между ними!
Как люблю я теперь каждого, к кому могу я говорить! Даже мои враги принадлежат
к моему блаженству.
И когда я хочу сесть на своего самого дикого коня, мое копье помогает
мне всего лучше: оно во всякое время готовый слуга моей ноги -- Копье,
что бросаю я в моих врагов! Как благодарю я моих врагов, что я могу
наконец метнуть его!
Слишком велико было напряжение моей тучи; среди хохота молний хочу я
градом осыпать долины.
Грозно будет тогда вздыматься моя грудь; грозно, по горам взбушует буря
ее -- так придет для нее облегчение.
Поистине, как буря, грядет мое счастье и моя свобода! Но мои враги должны
думать, что злой дух неистовствует над их головами.
Даже вы, друзья мои, испугаетесь моей дикой мудрости и, быть может,
убежите от нее вместе с моими врагами.
Ах, если бы сумел я пастушеской свирелью обратно привлечь вас! Ах, если
бы моя львица мудрость научилась нежно рычать!
Многому уже учились мы вместе!
Моя дикая мудрость зачала на одиноких горах; на жестких камнях родила
она юное, меньшее из чад своих.
Теперь, безумная, бегает она по суровой пустыне и ищет, все ищет мягкого
дерну -- моя старая дикая мудрость!
На мягкий дерн ваших сердец, друзья мои! -- на вашу любовь хотела бы
она уложить свое возлюбленное чадо! --
Так говорил Заратустра.